Праздники и будни богов

Пели птицы, синие горы встали на цыпочки, пытаясь поймать последние лучи заходящего солнца. В святилище уже было много народа. Шум, веселье, детский лепет - казалось, весь город собрался здесь в этот тихий осенний вечер. Все приготовления к представлению были закончены, служители разжигали костры, а в воздухе витал едва уловимый аромат свежей древесины. В этой праздничной атмосфере терялось чувство реальности, все ощущали себя участниками мистерии, главными действующими лицами которой были Боги.

Ритуальные танцы "кагура" - "забавы богов" - древняя синтоистская традиция. Мистерии устраивали во время синтоистских праздников и церемоний в святилищах. Было известно о двух видах кагура - официальных, которые проводили в крупных святилищах Исэ, Идзумо, в императорском дворце, и народных, наподобие тех, которые устраивали в небольшом городке Цубамэ префектуры Ниигата, где автору довелось побывать.

Впервые упоминания о кагура появились в японских источниках в IX в., ритуальные танцы были проведены на церемонии объявления нового девиза правления в 859 г. С 1075 г. по приказу императора Сиракава кагура устраивали в императорском дворце ежегодно в декабре. [1] Как прямой потомок богов император лично участвовал в церемонии открытия. Он осматривал зал, в котором должно было проходить представление, и давал свое высокое согласие на начало церемонии. Кагура проводили в зале синтоистского святилища или в специально отведенной для этого комнате императорского дворца. Примерно с конца XII в. для представлений стали строить помосты вне зданий. Затем над помостом возвели и крышу, как над сценой театра Но. В этом виде помост для кагура дошел до наших дней.

Кагура берут свое начало в японской мифологии. Благодаря танцу и песням богини Удзумэ-но микото жители неба смогли выманить Аматэрасу из небесного грота. Удзумэ-но микото украсила голову ветвями деревьев, в одной руке она держала шест с бубенчиками, в другой - пучок молодых листьев бамбука с привязанными полосками ткани, которым размахивала над собой. Именно эта сцена из мифа была символично сыграна в первых представлениях.

С момента возникновения кагура появилось множество танцев, сюжетом которых был не только миф о сокрытии в гроте, но и миф о сотворении японских островов и другие эпизоды из жизни Богов. К началу ХХ в. при святилище в Исэ составили традиционный классический список из 37 танцев. Часть из них была посвящена ритуальным предметам: священному дереву сакаки, синтоистским бубенцам, мечу, луку для стрельбы, тканям и т.д. Другая часть танцев рассказывала о персонажах мифов: Идзанами и Идзанаги, Сусаноо, Удзумэ-но микото и других богах. Только в Исэ и императорском дворце исполняли полный список танцев.

Народные кагура существовали во многих районах страны, в них отражалась самобытность местных традиций. Такие представления назывались неофициальными и не вносились в общий перечень.

"Общество сохранения кагура" города Цубамэ с момента своего основания гордилось тем, что оно продолжало традиции классического варианта мистерии. Благодаря архивам святилища и активной помощи жителей города были восстановлены 30 танцев. Как было установлено еще в ХI в., представления проходили в течение трех вечеров. В IХ - Х вв., по сведениям хроник, кагура длились семь или даже десять дней. Ход всей мистерии не изменился за многие века, и до сих пор практически одинаков, где бы кагура ни проводились, во дворце или в деревне.

С наступлением сумерек главный служитель святилища вынес на помост шест, с прикрепленными к нему ветвями дерева сакаки и полосками белой сложенной бумаги, ознаменовав начало представления. Как только он скрылся за пологом, раздались тихие ритмичные звуки барабанов, затем к ним присоединилась флейта фуэ и хитирики, и последним вступил кото. Музыкантов с самых ранних времен обычно было пять, хотя строгих правил на этот счет не существовало. Они играли мелодию со сложным ритмическим рядом, в которую флейты вносили гармоничные акценты, то тусклые грустные, то яркие радостные. На слух европейца эта мелодия казалась монотонной и скучной, но для японцев в ней заключался мир вековых традиций, божественного спокойствия. Мелодии для всех танцев были разные, но ритм мог быть одинаковым.

Большинство танцев сопровождались пением. Текст песен невозможно было разобрать на слух не только потому, что они исполнялись на старояпонском языке, но и из-за особого стиля исполнения, принятого также в театре Но. Глубокое и протяжное гортанное пение всегда являлось важным дополнением к образу персонажа, находившемуся на сцене. Сборники песен были написаны еще в середине Х в., и на протяжении долгого времени они дополнялись и исправлялись. Так дошли тексты песен для тридцати танцев, некоторые из которых были внесены в "Собрание старых и новых песен Японии". Например, во время танца под названием "Сакаки" исполняли текст такого содержания:

Как прочные листья
(Душистого) сакаки,
Что не увядают
И при восьмикратных морозах,
Вечно юны девы, что служат богам... [2]

Классические танцы кагура всегда исполняли девушки, служившие в святилищах. В большинстве хроник говорилось, что всего принимало участие в представлении восемь девушек. В крупных святилищах сохранилась именно эта традиция. В деревенских представлениях постепенно стали участвовать и мужчины-служители, исполнявшие танцы об изгнании злых духов, о сражении Сусаноо с драконом. Движения всех танцев были просты, неторопливы и символичны.

В народных танцах кагура очень часто использовали маски, заимствованные из Саругаку - народных развлекательных представлений. Чаще всего это были маски злодеев, героев, духа Тэнгу. Кроме того, в деревенских мистериях в завершении каждого дня после "танцев богов" показывали небольшие сценки, наподобие фарса кёгэн. В конце такой сценки ее герои - два веселых старика и женщина-кругличка - разбрасывали с помоста сладости и рисовые лепешки моти. Японцы считали, что это дары богов, которые приносят счастье, удачу и исполнение желаний. Святилище получало эти сладости от тех, кто накануне делал подношения богам по случаю праздника. Больше всего этому радовались, конечно, дети, которые еще долго хвалились друг перед другом тем, что смогли поймать.

Так закончился последний день представлений, и святилище постепенно пустело. Служители гасили огни, музыканты собирали инструменты. На гладком деревянном полу в беспорядке лежали костюмы для кагура, некоторые из них хранились в святилище уже два века, но все равно выглядели, как новые. Парча и шелк загадочно мерцали в неярком желтом свете фонарей. Пожилой служитель начал аккуратно разбирать весь этот ворох. Он брал в руки вещи и рассказывал об истории каждой из них.

С древности священнослужители танцевали в обычных храмовых одеяниях, и особых костюмов для кагура не было. Лучшего выбора представить было невозможно - божественные танцы исполняли в священной одежде, изготовленной по строгим правилам. В ранних японских хрониках встречалось выражение "божественная несшитая одежда". Это отнюдь не означало, что для ее производства не использовали иглу и нитки. Ткань для таких одеяний не разрезали по горизонтали, ее сшивали только по вертикальным линиям. Полотнища материи оставались цельными, что символизировало первозданную нетронутость и чистоту. Синтоисты верили, что такая одежда, связывает человека с богами и охраняет его душу от злых духов. Ткань для шитья (по крайней мере, для нижнего слоя одеяний) тоже использовали особую - из волокон пуэрарии. Иероглиф, которым записывали название этого растения, нередко заменял само слово "ткань". Синтоистский костюм развивался вместе с национальной одеждой, но по-прежнему неизменными оставались принципы его изготовления.

Ткачество, заимствованное из Китая еще на заре истории Японии, изначально считалось занятием богов. Аматэрасу была искусной ткачихой. Когда в покои Аматэрасу ворвался Сусаноо, она ткала небесную материю, что являлось ее обычным занятием на досуге. На узорчатых тканях, которые она создавала, расцветали диковинные цветы, появлялись прекрасные птицы. Аматэрасу ткала ткань Мира, благодаря чему он становился разнообразнее.

Когда Удзумэ-но микото, танцующая перед гротом, стала срывать с себя одежду в экстатическом трансе, ее пояс развязался и длинными лентами вился вокруг танцующей богини. Остальные жители Неба украсили ветви деревьев полосками белой и голубой ткани, сотканной из волокон пуэрарии, которой приписывались магические свойства. Аматэрасу как истинная мастерица не смогла сдержать любопытства и выглянула из пещеры, чтобы рассмотреть, что это была за ткань. Впоследствии именно эти ленты материи стали прообразом одного из основных синтоистских атрибутов - полосок белой сложенной бумаги (гохэй), которыми обозначают священные предметы, места, используют в церемонии очищения.

Вместе с ткачеством в Японии распространился миф о ткачихе и волопасе - звездах Веге и Альтаире. Он тоже пришел из Китая и еще раз подтверждает, что боги имели непосредственное отношение к производству тканей. День встречи влюбленных на "Сорочьем мосту" отмечается повсеместно в Японии как праздник Танабата, но это еще и День богини-ткачихи Орихимэ, покровительницы всех ткачей. В этот день ветви деревьев украшают полосками разноцветной материи.

До сих пор идут споры о том, когда же Дзимму привез на территорию Японии тутовое дерево, но нет сомнения, что это произошло еще до нашей эры. В хрониках 188 г. говорится, что китайский император подарил правителю страны Ва (древнее название Японии) коконы шелкопряда. С тех пор сады тутового дерева выращивали при императорском дворе. Разведением шелкопряда и ткачеством занимались исключительно императрицы и принцессы, считая это занятие единственно подобающим для потомков богов. При императоре Юряку (456 - 479 гг.) для этого были выстроены особые покои императрицы, где стоял ее ткацкий станок.

При дворе императора Ингё (412 - 453 гг.) была введена должность "Великий глава рода ткачей" (хатори-но мурадзи), который заведовал гардеробом правителя. Его главной обязанностью был контроль соответствия тканей и одежды правилам синтоистского ритуала. Благодаря контактам с Кореей и Китаем искусство производства тканей быстро развивалось. Ткачей из этих стран всегда принимали при дворе японских правителей с высокими почестями, именно они стали основателями сословия ткачей - хаторибэ. [3]

В древности узорчатые ткани имели такую же ценность, как золото и драгоценные камни. Они в процессе использования приобретали еще большую ценность. Такие ткани являлись вторыми по значимости подношениями синтоистским божествам. Они считались живыми вещами, потому что были сотканы руками человека, который вложил в них определенный смысл. Если человек создавал ткань с добрыми мыслями, то вещи, сшитые из нее, несли добро, поэтому к процессу ткачества японцы всегда относились очень серьезно и никогда не брались за него, пребывая в плохом настроении.

Три императорские регалии - зеркало, меч и яшма - испокон веков были обернуты в несколько слоев материи. Синтоисты верили, что вещь может потерять душу, если ее тщательно не упаковать. Поэтому, чтобы сохранить священную душу регалий, их никогда не разворачивали, лишь по мере необходимости меняли верхний слой парчи. Ткань для этого ткали старинным способом с определенными орнаментами, которые являлись оберегами от темных сил. В связи с этим же верованием в эпоху Хэйан (VIII-XII вв.) в аристократической среде распространился чрезвычайно многослойный костюм. Женская придворная одежда иногда насчитывала до 20 слоев, каждый из которых отличался по цвету, создавая великолепные неповторимые сочетания.

Ранний анимизм, наделявший душой все вещи и живое, проявился в том, что с древности цветам, орнаментам и элементам одежды приписывались различные магические свойства. Красители часто изготавливали из лекарственных растений, поэтому и цвета наделялись сакральным значением. Трава мурасаки, из корней которой получали лиловую краску, применялась как кровоостанавливающее средство, а лиловый цвет считался болеутоляющим. Верили в благотворное влияние на здоровье синего и розового цвета. Красный цвет считался полезным для кровеносных сосудов и имел свойство оберегать от злых духов. Впоследствии люди верили, что красный цвет способен уберечь от пожара. Если загоралось какое-то строение, то на соседних зданиях вывешивали красную ткань, чтобы обмануть духа огня и отвести пламя от жилища. Пожарные тоже нередко надевали красную одежду. Выбор цвета зависел от приписываемых ему свойств, ткани окрашивали не только потому, что это было красиво, но и потому, что цвет был оберегом для человека.

Символы синто в основном связаны с природой, ее гармонией и естественностью. Сезонность пронизывает все стороны жизни и искусства. Мотивы времен года воплощались в цвете, орнаменте, сочетаниях. Цвета одежд и их названия определялись периодами цветения растений. Отраженная в орнаменте природа давала человеку возможность ощутить единение с ней и внутреннюю гармонию. Красота одежды неразрывно связывалась с красотой природы. Большинство орнаментов для кимоно были взяты из традиционных сюжетов четырех времен года, которые широко распространились в живописи. Орнамент и цвет кимоно и всех его принадлежностей, включая пояс, должны отражать сезон года и тем самым гармонировать с окружающим миром. Выбирая кимоно, женщины всегда выбирали орнамент, соответствующий сезону, благодаря этому они более чутко воспринимали малейшие изменения, происходившие вокруг. Сэй Сёнагон так описала один из осенних нарядов придворной дамы эпохи Хэйан: "Дама казалась настоящей красавицей... на ней была нижняя одежда из густо-лилового шелка, матового, словно подернутого дымкой, а сверху другая - из парчи желто-багрового цвета осенних листьев, и еще одна из тончайшей прозрачной ткани. Пряди ее волос, волнуемые ветром, слегка подымались и вновь падали на плечи. Это было очаровательно... Да, она умела глубоко чувствовать!.."

Правила сезонности присутствовали и в мужском костюме, с единственной разницей, что в их распоряжении существовало не так много сезонных цветов и орнаментов. Мужчины уделяли не меньше внимания узорам на своей одежде, чем женщины. Изображая на одеяниях, например, цветы сакуры, владелец верил, что приобретет такую же стойкость, как это дерево. [4]

С приходом к власти военного сословия в конце ХII в., самураи вырабатывают главный принцип этого периода: "Безупречный внешний вид - безупречный дух". Два понятия определяли друг друга. Этот принцип был призван держать человека самодисциплинированным и высокоморальным, хотя, конечно, внешняя безупречность не всегда являлась показателем высокой нравственности. Чистота была одной из этических норм самурайства. Представители военного сословия верили, что физическая чистота человека, опрятный вид, костюм, соответствующий кодексу, могли очистить дух воина, его разум и воспитать в нем человеколюбие и уважение к долгу.

Японцы с давних времен верили, что одежда способна менять не только внешний облик человека, но и его дух. В сказке "Повесть о старике Такэтори" приемная дочь дровосека должна была вновь вернуться на луну, откуда она прилетела. Для этого ей необходимо было переодеться в лунное платье, надев которое, Кагуя-химэ стала бы похожей на всех лунных жителей и забыла обо всем, что с ней происходило на земле. Без этой одежды она не могла подняться в небо. В театральных представлениях Кабуки и Но широко используют прием с быстрой сменой одежды, когда необходимо показать скрытую сущность героя.

Комплекс верований, связанных с одеждой, сформировался к VIII в. В средневековой литературе, особенно в ранней поэзии, осталось очень много упоминаний об этих обрядах, традициях и суевериях. Чтобы всегда любить и помнить друг друга в разлуке, люди обменивались нижней одеждой. Считалось, что благодаря такому обмену, они поддерживают друг с другом духовную связь на расстоянии.

Одежду, что в знак памяти дала
Моя любимая,
Я вниз надену,
До дня, пока вдвоем не буду с нею,
Одежду эту не сниму. [5]

Был обычай класть друг другу в изголовье свои рукава, поэтому во время разлуки верили, что, если положить себе под голову вывернутый рукав, то приснится любимый человек.

Каждой ночью, как ложусь,
В изголовье я кладу
Белотканый твой рукав...
И нет ночи ни одной,
Чтоб не видел я во сне
Милую мою жену. [6]

Обычай махать вслед уходящему человеку существует у многих народов, а чтобы фигуру было лучше заметно издалека, в Японии махали рукавом, вместо европейского платка. Если же хотели, чтобы кто-то поскорее вернулся, то выходили на обозреваемое место с отогнутыми рукавами.

...Все стоишь ты у ворот,
Прислонившись,
И зовешь,
Отгибая рукава. [7]

По обрядам, связанным с беременностью и родами, женщины должны были носить определенные одеяния. После того, как беременность становилась заметной, полагалось надевать специальный пояс красного или белого цвета (ивата-оби). [8] За несколько дней до родов весь дом, где находилась будущая мать, завешивался внутри белой тканью, и все, кто был в доме, надевали белые одежды. В своем дневнике Мурасаки Сикибу писала о приготовлениях к рождению ребенка во дворце: "Еще не наступил рассвет 10-го дня, как покои государыни уже преобразились, а сама она перебралась на помост, закрытый белыми занавесями". [9] Такое белое убранство дома меняли только на 100-ый день после рождения. На 3,5,7 дни новорожденному подносили дары, чаще сладости и одежду. В один из этих дней проводили обряд надевания первого платья - "Кисо хадзимэ", при котором младенца торжественно облачали в его первый наряд, сшитый из пояса, который мать носила во время беременности. Эта одежда охраняла малыша от злых духов в первые три месяца после рождения, так как в этот период он еще не был представлен богам, и они не могли его защитить. В 3-4 года проводился обряд надевания юбки или штанов, в зависимости от пола ребенка, а в 12-14 лет девочке повязывали складчатый шлейф (мо), и с этого момента она считалась взрослой и готовой к замужеству. За многие века эти обряды трансформировались в современный праздник "ситигосан".

Пояс-химо, тонкий и длинный шнурок или тесьма, с древних времен имел особое значение. Его название произошло от двух иероглифов - хи-мо - "священная вещь, прикрепленная к юбке-мо". Священной вещью он стал опять же в мифе об Аматэрасу. Когда она вышла из грота, жители неба заперли богиню во дворце и окружили его веревкой "симэнава" из рисовой соломы. Эта веревка стала одним из главных синтоистских символов, а в одежде она соотносилась со шнурком, которым подпоясывали костюм.

В поэтической антологии "Манъёсю" содержится большое количество стихов, в которых, так или иначе, упоминается пояс и связанные с ним обычаи, что наглядно показывает глубокий смысл, вкладываемый японцами в эту часть костюма. Слово "свадьба" на японском языке звучит как "связанные вместе", а китайский иероглиф "завязывать" имеет также значение "давать жизнь человеческой душе".

Пояс считался амулетом, охранителем души, а узел на поясе - символом верной любви. Японцы верили, что он связывает людей с богами. Расставаясь, супруги завязывали друг другу пояс и клялись сохранять верность до возвращения. Влюбленные дарили друг другу пояса, сделанные своими руками, веря в то, что этим они связывают свои души.

...Не развязывал я шнур,
В одиночестве я жил... [10]

Пояс-химо был частью верхней одежды, но постепенно он приобрел сакральное значение и его, как любой амулет, стали скрывать от чужих глаз. Пояс никому не показывали, кроме мужа или жены. Вместе с традицией скрывать пояс-химо появился оби - более широкий (до 10 см) пояс, он стал частью декора одежды. При завязывании банта, единственного украшения женского костюма, в эту процедуру вкладывали всю душу и любовь. В VIII в. оби ненадолго вышел из обихода, его начали использовать вновь только в IX в.

В древности члены одного рода завязывали свои пояса одинаковыми узлами, которые стали прототипами фамильных гербов. Веревку с такими знаками использовали для обозначения своей территории в неосвоенных местах. Веря в то, что пояс-химо и узел дают защиту богов, человек мог заночевать где угодно в одиночку, окружив себя веревкой с завязанными на ней личными узлами.

На протяжении веков через соблюдение синтоистских традиций японцы пытались оградить себя от злых духов и получить защиту богов, и сейчас они продолжают чувствовать эту связь с богами и стараются сохранить ее. Это чувство постепенно проникает в саму человеческую сущность, и люди стремятся к правильности действий, мыслей, следованию ритуалу и обычаям общества, к повышению своего духовного и нравственного уровня.

За неспешным интересным разговором с пожилым служителем незаметно пролетело время. Ночь давно охватила город, звезды сверкали в небе, где-то среди них сияла и Вега-Ткачиха. Жизнь на Небе ничем не отличалась от жизни на земле. В ней тоже были свои праздники с песнями и танцами и будни, проходившие в трудах и заботах. Главный служитель наглухо запер ставни алтаря и погасил последний фонарь. Боги и люди ушли отдыхать, чтобы с рассветом опять продолжить творить ткань Мира.

Хованчук Ольга
komanchi@mail.primorye.ru

Примечания

1. Синто дайдзитэн (Большой словарь синто). Токио, Кадогава, 1990. - с. 304.
2. Кокинвакасю (Собрание старых и новых песен Японии). М., "Радуга", 1995, 3 т. - с. 179.
3. Helen Benton Minnich. Japanese costume and the makers of its Elegant Tradition. Tokyo, Tuttle Co., 1986. - p. 49.
4. Мияко-но модо: кимоно-но дзидай (Kyoto Style: trends in 16th-19th century kimono. Bilingual). Составитель Мураками Акира. Национальный музей Киото, 1999.- с. 32.
5. Манъёсю: избранное. М., Наука, Главная редакция восточной литературы, 1987. - с. 85.
6. Там же. - с. 107.
7. Там же. - с. 99.
8. Маркарьян С.Б., Молодякова Э.В. Праздники в Японии: обычаи, обряды, социальные функции. М., Наука, 1990. - с. 118.
9. Мурасаки Сикибу. Дневник. С.-Пб., Гиперион, 1997. - с. 41.
10. Манъёсю: избранное. М., Наука, Главная редакция восточной литературы, 1987. - с. 111.

Постоянный адрес этого материала в сети интернет - http://russia-japan.nm.ru/hovanchuk17.htm

Главная страница

Хостинг от uCoz